Александр Фильц: «Украина на подсознательном уровне вобрала в себя все черты постмодернизма»
Интервью с профессором Александром ФИЛЬЦЕМ, «пионером и миссионером психотерапии и психоанализа в Украине», одним из организаторов Европейской ассоциации психотерапевтов (ЕАП), а также Украинской ассоциации психотерапевтов (УАП), ее нынешним председателем.
Александр Фильц: «Психотерапия - не шоу-бизнес»
— Александр Орестович, что — за почти четверть века — в украинской психиатрии изменилось к лучшему?
— В Украине в 2000 г. был принят прогрессивный закон, защищающий психиатрических пациентов от произвола. И нам, психиатрам, стало труднее работать. Потому что больной может отказаться от лечения. Тогда мы вынуждены обращаться в суд. Хотя бывали случаи, когда суды отклоняли наши требования, и пациента отпускали прямо из зала суда.
Еще раньше (до 1991 г.) наше общество отказалось от, скажем так, поддержания определенных социальных табу. Соответственно, и с психиатрии были сняты некоторые обязательства. Правда появились другие социальные табу, «свои». Вместе с тем имеются запреты, от поддержания которых социально-ответственное общество не откажется никогда.
Для какого-то количества людей в любом обществе характерно, выражаясь терминами нашей профессии, так называемое опасное думанье. Оно является таковым тогда, когда потенциально угрожает самому человеку и обществу. Например, пациент сам для себя представляет опасность, когда думает и говорит: «Я не могу так жить на свете, жизнь надоела, я должен уйти из этой жизни!». Или, скажем, отказывается от еды, отчего может умереть. Опасность думанья какого-то индивида для окружающих может быть связана с определенными болезненными агрессивными идеями, итогом которых может быть опасное деяние.
Выявлять опасное думанье и возможное его превращение в опасное действие современное общество поручает психиатрам. А функция оценки безопасности/небезопасности способа думанья является инквизиционной! Эту часть своей профессии психиатрия, как крест, несла, несет и будет нести, пока будет существовать. И с этим, увы, ничего поделать нельзя во всем мире. Инквизиционная функция психиатрии присутствовала не только в Советском Союзе, но и в «оплоте мировой демократии» — США. Вспомните хотя бы «Полет над гнездом кукушки» Милоша Формана!
Западная психиатрия — не панацея
— Кстати, о «Полете...»... В этой ленте отражены идеи насилия над личностью и, я бы сказал, негибкого подхода психиатров.
— Очень многое зависит от уровня психиатра. А на случай ошибок с его стороны современным обществом выработаны определенные механизмы контроля: суды, комиссии.
А насчет насилия над личностью... Иммануил Кант, заложивший основы современного мировоззрения, доказал, что у человека есть определенные границы, пределы возможного. И если мы являемся людьми разумными и понимаем свои границы, тогда можем говорить о том, где мы можем быть свободными, а где несвободными.
Без принуждения личности к цивилизации последняя бы и не состоялась. Вопрос только в том, как общество реагирует на те или иные формы насилия и какие социально допустимые границы устанавливает. Об этом наше общество информировано недостаточно. Поэтому в какой-то его части еще могут сохраняться идеалистически неоправданные представления о том, как, в частности, должна быть устроена психиатрия.
Раз уж мы упомянули «Полет над гнездом кукушки», то следует разобраться с еще одним моментом. Вы, интерпретируя этот фильм, употребили такое бытовое определение, как «негибкий подход психиатров». А ведь такой подход типичен для западной психиатрии, на которую в свое время общественность призывала ориентироваться нашу психиатрию.
Западная психиатрия, как и западная медицина, сейчас, с моей точки зрения, серьезно страдает почти тотальной коммерциализацией. Медика с античных времен призывают прежде всего не навредить пациенту. Это общеизвестно. А что значит «не навредить»? Берясь за лечение пациента, врач должен сориентироваться, что ему может помочь, а что нет. И не должен делать того, что помочь не может. Потому что это может навредить.
Медицина, сформировавшаяся на Западе, в силу необходимости, также — коммерческой должна быть максимально стандартизированной. В этом, конечно, есть свои преимущества. Поскольку в случае острых неотложных состояний (инфаркт или инсульт на улице, травма, какая-то непонятная беда) ясно, что пациент должен быть доставлен в больницу, где обязаны моментально сориентироваться, какие первые необходимые средства применить, чтобы его спасти. Такие процедуры стандартизированы.
Но в общем масштабе медицины критерии и стандарты как бы нивелируют индивидуальное измерение в отношениях врач — пациент. Пациент становится объектом лечения, а не человеком, нуждающимся в лечении и помощи. И это — катастрофа западной медицины!
Восточноевропейская психиатрия, кто бы там что о ней ни говорил, и какой бы она ни была в советские времена, по отношению как минимум к психиатрическим пациентам является более располагающей. На Западе отношения врач — пациент, медсестра — пациент предельно формализованы. А у нас часто еще встречаются непосредственно человеческие отношения. И когда приезжают мои коллеги из Германии, Англии или еще откуда-то, они говорят: «Удивительно, как у вас медперсонал по-человечески тепло относится к пациентам!». Но только человечного отношения пациенту недостаточно.
Музы ассистируют психиатрии
— Но такое изобретение западной психиатрии, как арттерапия, вы и ваши коллеги, насколько я в курсе, применяете все больше...
— Разумеется. Я ведь не говорю, что на Западе все плохо. При нашей больнице сложилась определенная театральная традиция. Прежде постановки делались силами самих пациентов и сотрудников. Сейчас мы замахнулись на совместный проект c профессионалами: в новую постановку удалось вовлечь актеров, в частности из Театра им. Марии Заньковецкой, и режиссера из филармонии. С моей точки зрения, это инновационный эксперимент.
— В чем секрет или механизм арттерапии? Пациент, вовлекаясь в творчество, приобщается к высокому, которое его (пациента) душевно исцеляет?
— Срабатывает и это. Но я бы не ограничивался лишь поэтическим представлением об оздоровляющем эффекте арттерапии. Преимущественно ее эффект обусловлен несколько иными обстоятельствами — социальными. У каждого вида искусства свои специфические особенности воздействия на нашу категорию пациентов. Если говорить об изобразительном искусстве (скульптура, живопись, графика, народные ремесла), то здесь ресоциализация больного происходит примерно в такой последовательности. Больные создают что-либо; их работы представляют всеобщему обозрению; среди пассивных зрителей возникает зависть, они мобилизуются и стараются новыми работами подняться над конкурентами, начинают наговаривать друг на друга... Т. е., они моментально включаются в «нормальную жизнь» со всеми ее интригами (иногда и с естественным «свинством»). И это отвлекает их от однообразного способа думанья, от апатичного состояния, от обесценивания себя.
— Для широкой общественности мысль о том, что «нормальная жизнь» обязательно сопряжена со свинством, будет несколько неожиданным. Среди тех, кому близки христианские идеалы, «нормальная жизнь» ассоциируется с другим.
— Для немалой части западных украинцев нормативным представляется стиль, когда с утра в воскресенье нужно отстоять службу в церкви, а после службы за домом рядом с той церковью напиться!
В 2004 г. мы с львовским политологом Игорем Марковым и австрийскими культурологами провели исследование ментальности галичан. Оно в каком-то смысле, прошу прощения за нескромность, стало классическим, так как его положения вошли в современный сленг и не были опровергнуты. В них мы определили четыре основные черты галичан, главная из которых — ментальная конструкция по «изготовлению культуральных традиционных консервов». Галичане консервируют ценности, кладут их на полку и...забывают о законсервированном. А живут тем, что сейчас имеется в магазине. Что продается, то покупают и потребляют. Консервативизм по сути является отставленным и даже нефункционирующим консервативизмом.
Но если выйти за галицкий контекст, то нужно сказать, что большинство соотечественников в нашем культурном контексте путают два противоположных явления: реальная природа человека и некие культурные идеалы, в данном случае — христианские. «Нормальная жизнь», она же — реальная, с позиции христианства, не чужда свинства и прочей греховности. И задача культуры в нашем случае — христианизированной, преодолеть аморальные или асоциальные черты человека. Если вы мне докажете, что большинство людей по своей врожденной сути идеальны относительно общества, я вам ставлю сегодня бутылку.
— И даже не буду пытаться. А вы потому и готовы выставиться, что озвученное вами положение неопровержимо.
— Видимо...
Постмодернизм как диагноз
— Среди ваших инноваций имеется и такая форма работы, как ежегодное проведение дней в поддержку пациентов психбольницы. Пару лет назад во время очередной такой акции Вы провозгласили... смерть постмодернизму. С чего вдруг? И почему именно психиатры сделали такую заявку?
— Я отвечу, но сначала скажите, пожалуйста, почему вас заинтересовал именно этот момент?
— Постмодернизм в искусстве, в частности — в литературе, меня просто достал! Скажем, их литературные «произведения» — это беспринципное напихивание в так называемый текст всякой, часто неосознанной, чуши. Адепты этого направления (методом его не назовешь) претендует на какие-то революционные прорывы в чем-то большом, будучи не в состоянии справиться с малым, касающимся ремесла. Отсутствие школы, умения, техники, владения материалом выдают за творческий авангард.
«Митці» что-то там ваяют, совершенно не беспокоясь о публике.
Этим «донорам» даже в голову не приходит, что у реципиента может быть совершенно иной жизненный опыт, к которому неприменимы аналогичные «творческие» выводы.
— Примерно такие настроения мы обнаруживаем в разговорах с нашими пациентами...
— Спасибо!
— Не за что! Разница между нашими пациентами и вами — в сферах, где был испытан отрицательный эффект постмодернизма. Вас он достал в искусстве, а наших пациентов — в самой жизни. Ведь что такое постмодернизм в более широком измерении? Проще говоря, это отрицание старых ценностей, тем более — строгой ценностной иерархии. Т. е., постмодернизм является периодом отсутствия ценностей и принципов, в том числе и порядка в чем бы то ни было. Вообще-то, согласно одной из господствующих точек зрения в современной философии для истории характерно чередование периодов модернизма и постмодернизма: на смену устаревшим ценностям приходит период поиска новых. Эти термины могут иметь более универсальное значение.
И все бы с постмодернизмом нашего периода было нормально, если бы он, критикуя «устаревшие эпохи», искал новые ценности. А ведь он взял и сам себя задекларировал как отдельное направление, как ценность ради себя, тем самым де-факто отказавшись от создания новых конструктивных концептов. Потому что критика не может быть конструктивной — она направлена на то, чтобы поставить что-либо под сомнение. Поэтому постмодернизм, думаю, попал в собственную ловушку. Призвав к полному релятивизму всех возможных стилей и ценностей, свелся к мешанине, к новой эклектике, к фиксации хаоса. А бесконечный хаос раздражает людей.
И психотерапия с психоанализом дают возможность обнаружить масштаб подобных настроений среди населения, поскольку мы много говорим с людьми разных возрастных и социальных категорий, которые приходят к нам со своими переживаниями. Особый дискомфорт от постмодернизма в жизни испытывает молодежь. И мы, проанализировав эти переживания, три года назад во время акции «Мир без ценностей» заявили, что человечество подошло к пределу своего хаоса. И это нами было сделано как раз на пороге экономического кризиса в Украине. Кризис-то и стал очень хорошим подтверждением того, что постмодернистское время заканчивается, и что настал черед новых взаимоотношений.
Украина — порождение постмодернизма. Как государство она возникла в период расцвета постмодернизма. И она неизбежно на подсознательном уровне вобрала в себя все черты постмодернизма. Т. е., отсутствие концепции, ценностей, порядка, принципов. Украина — просто-напросто квинтэссенция постмодернизма в государственном выражении! Украина является образом того, к чему другие страны еще не дошли. И у нас все пороки видны особенно отчетливо. Поэтому, думаю, и рецепты нового устройства удобнее всего искать у нас. И я даже позволю себе такую шутку: если Украина найдет выход из этой ситуации, то, возможно, это будет рецептом для многих других стран.
«Каким государство вообще является и для чего оно?!»
— Ничего, думаю, как профессиональный психотерапевт вы справитесь. К тому же вы не просто психотерапевт — вы председатель Украинского союза психотерапевтов! Если исходить из организационного опыта всеукраинских объединений в других сферах деятельности, то УСП также должен бы возглавлять кто-то из киевлян. Ведь, скажем, Союз писателей или Союз журналистов возглавляют люди из столицы. Как-то так принято, что все главное сосредоточено именно там... Весь более-менее серьезный шоу-бизнес сконцентрировался в Киеве. А психотерапевтов почему-то возглавляете вы, львовянин.
— Слава Богу, психотерапия — не шоу-бизнес! И почему я должен считать, что в Киеве все круто?! Если уж на то пошло, Киев был просто бледной тенью того, что делалось в Москве! Всегда! Он и доныне остался таким как минимум для меня. И, поверьте, у меня имеются основания для таких заявлений! Ординатуру, аспирантуру и докторантуру я закончил в Москве. Я работал в Институте психиатрии Академии медицинских наук СССР. Это был рафинированный клинический институт, своего рода психиатрическая касталия. Помните, в романе Германа Гессе «Игра в бисер» была такая касталия? Там можно было много чего почерпнуть. Этот институт разрабатывал методологии. Позже я изучал психоанализ в Вене — был почти последним обитателем Музея Зигмунда Фройда: жил в гостевой квартире при этом музее.
В 1990 г. мне посчастливилось оказаться в числе организаторов Европейской ассоциации психотерапевтов, с 2005-го по 2007 год — ее президентом. (Там ротационный принцип: каждый президент — 2 года.) Эта ассоциация объединяет психотерапевтов всех стран Европейского Союза, плюс России, Украины, Беларуси. Вообще ЕАП — структура, которая возникла и развивается в рамках ЕС. Она своей целью имеет объединение квалификационных и стандартных требований к обучению и функционированию психотерапии во всей Европе. Это ассоциация, которая работает с Европарламентом для введения единого сертификата во всех странах (и в Украине мы уже имеем евросертификат), которая вырабатывает единые стандарты функционирования психотерапии в Европе. Имеются и другие ассоциации — их очень много. Но эта является зонтичной — она объединяет другие ассоциации для наработки общей стратегии.
По моей инициативе при ЕАП создана группа по изучению теоретических и культуральных основ функционирования психотерапии. По моей инициативе организовали научный комитет в ЕАП. Я являюсь руководителем тех подразделений.
В Европе никого не интересует, почему там какая-то ассоциация учредилась в Страсбурге или Шенгене, или еще где-то — безразлично: где определенные люди имеются, где они хотят что-то сделать, там и делают. Украинскую ассоциацию психотерапевтов нужно было сделать, так мы ее в 1996 г. и сделали, без особой руководящей и направляющей роли Киева! Почему в Украине все обязательно должно делаться под патронатом Киева?! Почему инициатива не может исходить из Шепетовки?! Какая разница? УАП, кстати, действительный член ЕАП.
А то, что Киев и впрямь считает, что периферия ничего в Украине не значит, это, скорее, беда Киева, нежели периферии. Беда потому, что нет никакого диалога между столицей и остальными. А в Киеве живет вся периферия, которая туда едет, чтобы не ощущать себя таковой. И мое отношение к киевской жизни достаточно сложное, поскольку я считаю, что Киев на сегодняшний день является наименее идентичным городом. Если сравнить Киев, скажем, с Сумами или с Донецком, так там люди хотя бы знают, где они живут и почему. Они — локальные патриоты.
— Столицы всегда были скопищем народа из провинций...
— Москва — тоже столица. Тем не менее Москва — очень идентичный город. Пусть имперский! Но там люди себя четко позиционируют. А в Киеве что?! Столицей какого государства они себя там ощущают? Каким то государство вообще является и для чего оно? Когда мне говорят что-то подобное о Киеве и остальных городах, я рекомендую: «Съездите в Москву и посмотрите, как Киев выглядит с перспективы Москвы, которую он пытается копировать!». И говорю я это, не намекая на обстоятельства, связанные с политикой или с национальностью. Просто Киеву как столице пора уже определяться в этом мире — период постмодернизма себя исчерпал.
(В сокращении. Читать полностью: http://2000.net.ua/2000/aspekty/psikhologija/70926)
ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ НА САЙТЕ ПРАВОСЛАВНО-КОММУНИСТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ "ЗА
ВОССОЕДИНЕНИЕ УКРАИНЫ С РОССИЕЙ":